Если бы телевидения не было, то его пришлось бы срочно выдумать, чтобы удовлетворить этот интерес. Но это особый разговор, слишком далекий от темы нашей статьи. Нам важно хотя бы отметить, что широкая проблема соотношения слова и изображения какой-то своей гранью касается и авторов чисто художественных телевизионных передач.
Колосов, пришедший на телевидение из кинематографа, не всегда последователен в соблюдении приоритета крупного плана: он охотно переносит в зрительный ряд то «от автора», что можно показать только на общих планах, например плохо освещенные, сумеречные интерьеры, дождливый пейзаж, городскую площадь и т. д. Посмотрев фильм и на киноэкране и по телевидению, легко убедиться, что эти кадры отнюдь не телевизионные. Однако телезритель не сетует: как и в случае с 250-рублевой спаленкой, режиссер поясняет эти кадры словом, например причитаниями Кукина о том, как разорителен для него, антрепренера летнего театра, дождь.
Но очевидно, что такой путь - не единственный, а главное - довольно сложный. Вряд ли нужно каждую телевизионную постановку Чехова превращать в полное воссоздание, а главное - в натуральное воссоздание того кусочка минувшей жизни, которое описано им. (Мы не раз убеждались, что показ чернеющей тени и блика на бутылочном горлышке еще не делает сцену чеховской ночью.)
Чехов не бытописатель. И проза Чехова не документальная. Перенося ее на телевизионный экран, можно отталкиваться не только от успехов МХАТ, но и от его поучительных неудач. Они мак раз возникали из попыток заменить условность обстановки сцены документально точной обстановкой. А Чехову на сцене такой документализм противопоказан.
Он, кстати, сам это отлично осознавал. Известны его слова:
- «У Крамского есть одна картина, где чудесно выписаны лица. Попробуйте вырежьте в одном из них нос и вставьте настоящий. Нос-то «реальный» а картина испорчена».
- Телевидению, не отвергающему родства своих художественных передач и с театром, не стоит забывать возражений Чехова против перенесения «документальной жизни» на сцену.
Наверняка даже чеховский текст разрушил бы достоверность репортажа из 1898 года, будь такой репортаж возможен. Но фильм по чеховскому рассказу того года будет достоверен и в условных декорациях, ибо здесь образ создается словом. Наверняка был бы интересен Чехов в таком виде: «задник» вместо декораций, персонажи и - рассказчик, выступающий от его лица. Это и будет современность, потому что Чехов сегодня - телевизионный писатель.
