Высокая изобразительная культура.

В кино совсем не трудно воспроизвести все, о чем пишет или на что намекает писатель, в нашем случае - и чернеющую тень и горлышко бутылки (с бликом от прожектора). Все будет точь-в-точь как у Чехова. Но зритель, даже если сумеет оценить искусство оператора, резонно скажет, что Чехова здесь нет и грана.

Зритель вспоминает тот эмоциональный отклик, который у него вызвало чтение рассказа, увиденного теперь на экране, сравнивает с ощущениями, испытанными в кинозале, и решительно отдает предпочтение слову перед изображением. А это редкость, ибо человек второй половины XX века предпочитает видеть, а не читать. Как отметил французский писатель Роже, «благодаря кино и телевидению, иллюстрированным журналам, радио, зримые и слуховые образы вновь приобретают свое древнее главенство над печатным текстом»'. С этим замечанием можно спорить, но не учитывать его нельзя.

Как ни бесспорна истина, что книга это одно, а ее экранизация нечто другое, и чем она лучше, тем самостоятельнее как новое произведение искусства, - в общем-то каждая книга, выходящая на экран, теряет миллионы читателей. Но Чехову забвение не грозит: экранизации не отваживают читателей, а, напротив, пропагандируют его книги. Реакция на чеховские фильмы вполне понятна. Фильмы «Анна на шее», например, или «Попрыгунья» как произведения искусства кино достойны внимания, но нужно очень уж плохо знать чеховскую прозу, чтобы допустить мысль о равноценности их - этих фильмов и одноименных рассказов. Стиль и дух Чехова эти фильмы передают в огрубленном и упрощенном виде.

Налицо парадокс: кино с его высокой изобразительной культурой искусно вводит в кадр все, о чем пишет Чехов, и... получает античеховский результат. Происходит это потому, по-видимому, что зритель может принять или не принять предлагаемый ему снимок лунной ночи, но домысливать ему здесь нечего. Кино, помимо все го прочего, обладает еще такой специфической чертой, как фотографичность, глубоко чуждой стилю Чехова. В конечном счете получается так, что техника кино выполняет за зрителя всю ассоциативную работу, которую он сам с радостью делал, когда он выступал в качестве читателя. И из соавтора Чехова он превратился в кинозале в пассивного созерцателя.