Камера свободно двигалась, показывая непринужденно расположившихся слушать концерт людей, остроконечные старые дома, каменный мост, деревья, спускающиеся к воде, лодки, в которых каталась молодежь (даже трех дикторов - чешского, советского и германского телевидения усадили в лодку). Музыка, природа, люди, многовековой город сливались во что-то единое, приобретая большой философский смысл.
Венцом этой превосходной передачи стал, по-видимому, импровизационный, кадр задумчиво облокотившейся на балюстраду молодой женщины, точнее ее красивых рук, силуэтом обозначившихся над водой в первых сумерках. В руках она держала распускающуюся розу. Это был гимн жизни, молодости, красоте.
Произошло поразительное явление. В обычном концертном зале стилистические особенности музыки XVIII века (за исключением, конечно, Моцарта) делают ее не очень легко воспринимаемой. В «Пражской баркаролле» эта музыка с готовностью открыла вечные свои ценности.
Телевидение обнаружило связь старой музыки с живой природой, архитектурой и сегодняшними зрителями. Оно открыло глубоко запрятанную «связь времен».
Произошло то же, что в концерте Георга Отса, где певец, оставаясь самим собой, обнаружил в старой оперной музыке то, что ему, сегодняшнему человеку, было особенно близко.
В фильме об Армстронге музыка часто звучала за кадром - во время интервью, бесед, прогулок. И вот, когда великий негритянский музыкант приходит в собор, где хранятся сокровища чешских королей, раздаются звуки его джазовой трубы. Музыка словно возносится ввысь под своды, уходящие к самому небу. В стрельчатые готические окна вместе с божественным светом льются звуки изумительной красоты. Храм, который при всем величии, казалось, был всего лишь каменным историческим памятником, ожил. А в музыке Армстронга, которая как будто бы лишь развлекала, вдруг открылись непреходящие ценности.
